Понятие причины, как это показал еще Аристотель, является главной целью научного познания, при этом он выделил 4 рода причин: 1) материальную; 2) формальную; 3) действующую и 4) целевую. Причем материальные и действующие причины изучает физика, а формальные и целевые – метафизика. Изучение действующих причин рассматривалась Аристотелем в двух проявлениях: как выделение источника внешнего воздействия на объект – это механическая причина; и как исследование внутреннего источника развития объекта – это органическая причина.
Философия Нового времени, хоть и сохраняет все эти разграничения видов причин, но постепенно сосредотачивается только на изучении действующией причины, причем с явным предпочтением к ее механической разновидности (т.е. внешней причины движения объекта). Способ изучения механической причинности предполагает такое «упрощение» представления о любом сложном объекте нашего исследования, чтобы этот объект можно было бы «привести» к максимально схематичному виду, который должен вполне наглядно и упрощенно продемонстрировать то, каким образом внешняя причина действует на объект и какие изменения производит в нем самом или в его положении во времени и в пространстве. Это приводит к формированию механицизма как доминирующего теоретического принципа классического естествознания, что отразилось и в названии теории Ньютона – классическая механика. Механистический подход в научном познании задает принцип описания и объяснения любых динамических процессов.
Кроме этого происходит настолько сильное «узаконивание» каузального мышления (causa – лат. причина; causalis – причинный), что это приводит к утверждению еще одного фундаментального теоретического принципа классической науки – детерминизма .(determino – лат. определяю). Детерминизм как учение о строгой причинно-следственной обусловленности, определенности и связи явлений (строгость состоит в том, что здесь исключается случайность или спонтанность явлений) опирается также на еще одно концептуальное основание – идею порядка бытия.
Идея порядка рассматривалась в нескольких наиболее важных направлениях: 1) как соотносится порядок мышления и порядок существования вещей, явлений; 2) является ли порядок единым и неизменным, т.е. универсальным; 3) в чем заключается сущность порядка. Выводы, которые были сделаны по этим вопросам, главным образом, опираются на толкования идеи субстанции и сводятся к признанию того, что порядок действительного мира является универсальным и неизменным, а наш разум только в той мере обладает способностью к целостному и систематическому познанию мира, в какой он согласовывает себя с принципом универсального порядка этого мира: «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей» «Всякая адекватная и совершенная идея истинна», а «Ложность состоит в недостатке познания, заключаещемся в неадекватных, т.е. искаженных и смутных идеях» (Б. Спиноза).
оэтому важнейшим пунктом становится определение сущности порядка. Можно сказать, что основополагающим решением стала картезианская идея (идея Декарта и его последователей – Картезий, лат. имя Декарта) – порядок есть принцип количественных различий для всего многообразия существующего, когда все это многообразие можно представить как элементарные схемы взаимодействия, на механистическом уровне. Хотя, например, идея Лейбница (и Спинозы) заключалась в том. что порядок надо определять как согласованность качественных различий, т.е. различий в способе огранизации типов объектов, что представляет органистическое и, в определенной степени, будущее системное видение объектов реальности. Заслуживает внимания идея Б.Паскаля о том, что принцип порядка должен быть определен именно через соотношение упорядоченности и случайности (которой все же нельзя пренебречь), т.е. как исчисление вероятностей. Главным результатом исследования принципа упорядоченности стала ориентация научного мышления на установления универсальных законов, по которым функционирует действительный мир. Строгая наука стала теперь ассоциироваться с выведением универсальных законов и закономерностей, по которым существует та или иная сфера реальности.
Проблема движения в истории философии имела различные аспекты:
а) Вопрос о теоретическом обосновании (доказательстве) существования движения был поставлен еще в элейской школе древнегреческой философии. Зенон (V в. до н.э.) спрашивал: как же может существовать движение стрелы, если при описании мы фиксируем, что в каждый данный момент времени стрела находится в данной точке и ни в какой другой, т.е. покоится? При этом Зенон справедливо полагал, что ссылка на очевидность ничего не доказывает.
б) Вопрос о том, всегда ли было движение, наталкивается на современное представление о Большом взрыве, с которого начинается история нашей расширяющейся Вселенной (а другой мы не знаем). Если у истории есть такое начало в виде «сингулярной точки», то и у движения, и у пространства-времени есть начало, а сам вопрос «всегда ли …» (в духе дурной бесконечности ) становится некорректным.
в) Всегда ли будет движение – вопрос, поставленный еще в конце XVIII в. физиком Клаузиусом, который, ссылаясь на 2-ое начало термодинамики, провозгласил «теорию тепловой смерти вселенной»: все виды энергии обращаются в тепловую, а она (по закону сформулированному, правда, для замкнутых систем) стремится к максимальной энтропии – неупорядоченному равновесию. С тех пор были выставлены многочисленные аргументы, как «за», так и «против» этой концепции. Последние кажутся более убедительными, однако не дело философии навязывать какой-либо окончательный ответ. Тем более что и здесь встает вопрос о характере бесконечности.
г) Идея сводимости всякого движения к механическому перемещению выдвигалась механицизмом XVIII в. Другой пример – социал-дарвинизм XIX-XX вв.: мол, научной концепцией, способной удовлетворительно объяснять социальную жизнь, является биологическая теория эволюции видов Ч. Дарвина.
д) Вопрос о первичности движения или покоя связан с известной относительностью их различения.
Философский (а не физический) аспект этих вопросов требует признания понятий «движения» и «покоя» в качестве философских категорий. Существование движения и его первичность по отношению к покою обосновывается не теоретически, а многовековым опытом человечества и соответствующей историей науки. А в области философии и в науке существование движения и его первичность принимаются без доказательства – как принципы. Что же касается вопроса (г), то после появления квантовой механики идеи механицизма стали восприниматься как наивные. Социал-дарвинизм – это более или менее удовлетворительная модель объяснения некоторых социальных явлений, но, как и всякая модель, упрощенно представляет эти явления. И механицизм, и социал-дарвинизм совершенно неприемлемы только в случае абсолютизации этих концепций. Обычно принимается «принцип несводимости форм движения»: всякое сложное движение содержит более простые его виды, но не сводится к ним. Принцип сформулирован в XIX в. Ф. Энгельсом.
Понятием развития характеризуют лишь некоторые виды изменений. Идущий трамвай движется, но не развивается, а, например, ребенок, говорим мы, развивается. Однако указать критерии развития не просто – в виду неоднозначности термина. Обычно стараются назвать онтологические признаки. Среди них, например, «самопроизвольность и необратимость качественных изменений». Однако смерть живого существа пока необратима, но никто не скажет, что организм “развивается” в труп.
Еще один часто указываемый признак – «усложнение». Однако развитием госаппарата страны мы назвали бы, по-видимому, не его усложнение, а упрощение (конечно, при повышении или сохранении эффективности). Здесь требуется существенно уточнять понятия простота и сложность. Предлагалось также считать решающим признаком развития превращение внешних свойств и отношений предмета во внутренние (то, что называют «реляционным коллaпсом»). Этот критерий также не безупречен. Зомбирование путем внешнего воздействия на психику не назовешь «развитием». Не всякий реляционный коллапс указывает на наличие развития. Зато, по-видимому, верно обратное: всякое явление, которое мы уже определили как развивающееся, характеризуется наличием реляционного коллапса.
Еще один отличительный признак – рост разнообразия (информации) в процессе развития: ведь возрастание однородности (гомогенности) – свидетельство вырождения, а не развития. Но тогда возникновение промышленного производства на основе ремесленного и сопутствующие этому процессы стандартизации следовало бы признать вырождением (впрочем, именно это и утверждал О. Шпенглер («Закат Европы», 1917, говоря, что культура вырождается в цивилизацию). Еще в древней Греции связывали идею развития с переходом от Хаоса к Космосу, т.е., говоря современным языком, от неупорядоченной системы к упорядоченной. В других случаях говорят о росте целостности – в смысле связности, когерентности в системе (однако демократическая политическая система кажется менее когерентной, чем тоталитарная, а соответствующий переход к тоталитаризму лишь с большим сомнением можно было бы назвать развитием). В качестве общего критерия развития природы указывают также интенсификацию энергообмена и обмена веществ.
По-видимому, все эти критерии следует применять не поодиночке, а в комплексе, и не упускать из виду, что понятие развития относительно, не может быть четко определено вне отношения к концепту. Очевидно и другое: в понятии развития есть не только онтологический, но ещё и неустранимый антропологический аспект. Ведь обычно мы называем развитием то, что служит предпосылкой движения человечества от далекой древности в будущее в соответствии с нашими (меняющимися!) идеалами. Некоторые изменения за пределами общественной жизни также называют «развитием» – по аналогии с распространением человечества по Земле: «развитие популяции», «развитие болезни» и т.п.